пятница, 5 июня 2009 г.

Фрагмент из выступления Уильяма Гибсона

почетного гостя конвенции "Дисклэйв-1986"

Беседу ведет Том Мэддокс

Уильям Гибсон
Фотография Jay Blakesberg из электронного журнала Addicted To Noise (www.addict.com) -- там можно прочитать еще одно большое и мультимедийное интервью с Гибсоном
МЭДДОКС. Итак, о твоей жизни. Формально ты сейчас эмигрант. Родившись на юге Штатов, ты чертовски долго жил в Канаде... Что о твоей жизни -- если что-то такое имеется -- должен знать читатель, чтобы читать и понимать тебя? Что тебя сделало? Англия сделала Ле Карре, а что сделало тебя?

ГИБСОН. Думаю, я -- продукт своего возраста, так же, как и остальные мои коллеги.

МЭДДОКС. А каков твой возраст, ископаемое?

ГИБСОН. Тридцать восемь.

МЭДДОКС. Ого. Ну и возраст. Итак, ты продукт своего возраста. Это означает, что ты сейчас переживаешь кризис среднего возраста в какой-то особо закрученной форме, так? Господь знает, я переживаю. Ага, тебе не нравится вопрос. Ладно, давай придерживаться того, что хотя бы не вызывает такого отвращения. В "Нейроманте", "Графе Ноль" и прочих рассказах вроде "Джонни-Мнемоника" и "Сожжения Хром" присутствует общий набор тем: потери, вина, предательство, отчаяние... Откуда все это, молодой человек?

ГИБСОН. Хороший вопрос. Я не знаю. С тех пор как я начал писать научную фантастику, у меня всегда была извращенная потребность, которая вынуждала меня против моей же воли или против моего здравого смысла пытаться пойти наперекор тому, как, по моему мнению, обычно пишется научная фантастика. Это -- не те элементы, какие обычно встречаешь в фантастике. Ни до какой степени. У меня было ложное представление, что я собираюсь писать книги для взрослых.

МЭДДОКС. И какова же твоя аудитория?

ГИБСОН. Я несколько озадачен тем, из кого же на самом деле состоит моя аудитория. Начиная писать, я полагал, что совершаю нечто вроде эстетического самоубийства. Я ведь делал вещи, противоречащие всем канонам жанра. Думал, что, возможно, когда-нибудь возникнет культ во Франции. Как культ Джерри Льюиса. Но что никто другой этого читать не будет.

Неизменный успех этих вещей сбивает меня с толку. Особенно когда я захожу в книжный магазин, специализирующийся на научной фантастике, и вижу, какое барахло там продается.

А теперь весь жанр начинает мутировать во что-то, что я в шутку называю "панковскими романами об эльфах"...

Вообще в научной фантастике всякий, кому меньше шестидесяти, молодой писатель. О тебе всегда говорят как о молодом писателе. Со всей шумихой, какую вокруг этого поднимают, можно подумать, что это семнадцатилетние юнцы приходят с улицы, смывают лак со своих "ирокезов" и садятся писать что-нибудь научно-фантастическое.

Большинству из тех, кто сейчас пишет, под сорок. Скверный, пожалуй, возраст. Поскольку нам под сорок, мы первое поколение, которое могло подвергнуться воздействию "Обеда нагишом" Уильяма Берроуза в тринадцатилетнем возрасте. На мой взгляд, это одна из тех особенностей, благодаря которым мы отличаемся от предыдущих поколений. Последняя волна писателей-фантастов -- это люди, выросшие на диете, которой до тех пор просто не существовало. На одной и той же неделе можно было по чистой случайности прочесть одновременно и Брэдбери, и Берроуза.

Когда я начинал писать научную фантастику, я вовсе не это хотел делать. Я очень долго откладывал это и откладывал, поскольку считал писательство довольно гнусным занятием.

Начав писать, я, на самом деле, пытался сбацать какое-нибудь барахло, которое, как мне казалось, можно пристроить в какой-либо журнал. Я листал "Мэгэзин оф фэнтези энд сайнс фикшн" и думал, что мне по силам написать один из этих рассказов. Я садился и пытался написать что-то подобное, но у меня никогда ничего не получалось. Наконец, от разочарования и горечи я начал писать по-своему, просто чтобы от этого отвязаться. Это же просто преследовало меня. Но те конструкции, какие я создавал, не смог бы выстроить никто из тех, кто пришел в научную фантастику десятью годами ранее.

Одна из самых приятных сторон в сегодняшней научной фантастике заключается в том, что тебе доступны не только самые последние достижения так называемой авангардной литературы, но также и все то, что не является модным на более широком литературном поле. Я люблю научную фантастику как раз за то, что в ней я могу делать все, что мне захочется. Кто угодно может сесть и вложить в свои тексты какие угодно, пусть даже взятые с потолка идеи, а затем опубликовать их и даже получить за это какие-то деньги.

МЭДДОКС. Помнишь финал "Признания"? Герой этого романа всю свою жизнь трудится над созданием симфонии. Первый раз, когда он ее исполняет -- а происходит это в одном соборе в Италии, куда американец лишь с большим трудом втискивает свой духовой орган, ибо тот слишком велик для постройки, -- так вот, когда он наконец впервые исполняет свою симфонию, своды собора рушатся, погребая под собой инструмент. Последняя строчка в книге, помнится, была такая: "Об этом опусе часто отзывались похвально, но исполняли его редко". Мне кажется, ты искал приблизительно такое сравнение, да? Мол, давайте сделаем нечто скандальное? Но таким образом мы вступаем в мистифицированный мир масс-медиа по Энди Уорхолу, где любой человек может стать знаменитым на пятнадцать минут, ну а потом: "Все, твое время истекло, приятель. Поэтому вали-ка ты отсюда". Вот и ты угодил под свет софитов. Ну и что это тебе дало? Как там твоя головка -- не кружится? И вообще -- каково это?

ГИБСОН. По этому поводу могу рассказать только одну байку. Некие кинопродюсеры вызвали меня в Голливуд. Мне предстояло провести с ними уикэнд в отеле "Беверли-Хиллз".

Они сказали: "Мы встретим тебя в аэропорту". Так вот, я сошел с самолета, вышел на стоянку такси и увидел огромный белый лимузин с затемненными окнами повсюду. Ну, я на него посмотрел и подумал: нет, этого не может быть. Рядом с монстром стоял шофер в униформе, сам таких знаешь: начищенный ремень, зеркальные очки. Я посмотрел на него, а он посмотрел прямо сквозь меня. Итак, я взял такси с водителем-мексиканцем и всю дорогу до "Беверли-Хиллз" слушал Хэнка Уильямса.

Я вылез из машины, внес свои жалкие драные сумки в вестибюль, покорно подхожу к стойке и говорю: "Заказано для Гибсона".

Портье посмотрел на меня -- этакий очень загорелый, очень милый молодой человек -- и говорит: "Ты -- не он, приятель".

Я говорю: "Билл Гибсон, заказано".

Парень себе под нос говорит: "Черт". Поворачивает такую маленькую желтую карточку, вроде как качает головой, потом подает знак коридорному: "Отведи этого парня в номер такой-то".

Коридорный забирает мои сумки, которых ему, на самом деле, вовсе не хочется касаться, -- ладно, относит их наверх, открывает дверь, делает шаг внутрь и -- в номере на три сотни долларов алкоголя, на четыре сотни цветов, плюс ко всему гора фруктов, которые уже начинают разлагаться. Номер был примерно в половину этого зала, газовый камин включен, и еще балкон.

И вот коридорный оборачивается ко мне и говорит: "Произошла какая-то ошибка. Это не может быть ваш номер. Мне придется перезвонить портье".

Ну, я ему говорю: "Как хотите, перезванивайте". А сам тем временем осматриваюсь по сторонам, думая, что украду одну из этих бутылок виски, пока парень говорит по телефону.

А потом я увидел, что в цветы в центральной вазе воткнут маленький конвертик. Я его вынул, и на вложенной карточке стояло: "Беверли-Хиллз" рад приветствовать Мела Гибсона". Но "Мел" было сцарапано и вписано "Билл".

Я повернулся к коридорному, держа в руках эту карточку, и сказал: "Подождите минутку". Но там уже никого не было. Продюсеры на встречу со мной так и не объявились. А парень все сообразил -- после того, как я дал ему жалкие десять долларов на чай, он сказал: "Вам очень повезло, сэр, что у вас в номере оказались все эти цветы и бутылки виски".

Я сказал: "Это очень мило, но мне бы хотелось еще каких-нибудь людей", а он ответил: "В гостиной внизу много приятных людей, почему бы вам не спуститься и не пригласить кого-нибудь к себе в номер?"

Вот что такое слава.

ГОЛОС ИЗ ЗАЛА. А лимузин был для вас?

ГИБСОН. Ага. Но, знаете ли, я -- не он.

ГОЛОС ИЗ ЗАЛА. Это было относительно предложения экранизировать "Нейромант"?

ГИБСОН. Кто-то купил -- в результате эксцентричной, беспрецедентной и бесконечно трагической сделки, -- кто-то просто купил "Нейромант".

В кино книги, как правило, попадают на опцион. У меня был рассказ под названием "Сожжение Хром" (в некотором роде прототип, уменьшенная модель "Нейроманта"), он пару лет назад выставлялся на опцион.

Опционная сделка -- это когда тебе говорят: "Ну, если мы сделаем из этой вещи фильм, то дадим тебе тридцать тысяч долларов; однако, возможно, мы фильм делать не будем, поэтому мы вроде как берем ее в аренду". И ежегодно тебе выплачивают десять процентов. Вот как люди делают бизнес.

С "Нейромантом" вышло иначе, кто-то просто купил его. На корню. Пришел и забрал всю упаковку. Потом они прогорели, зато у меня есть деньги. И теперь я не знаю, будет ли по этому роману хоть когда-нибудь снят фильм. Я не знаю, способны ли они его снять.

Я вообще ничего не знаю, фильмы -- это не мое амплуа.

ГОЛОС ИЗ ЗАЛА. Вчера вечером вы сказали, что сами не понимаете, как именно вам удалось в "Нейроманте" и прочих своих книгах подделать целую науку

о компьютерах, а теперь вам звонят из крупной корпорации и говорят: "Слушай, парень, мы называем твоим именем целую новую отрасль нашей продукции", а вы даже не можете понять почему.

Я разговаривал с теми, кто работает с компьютерами. Сам я в них ничего не понимаю, хотя это нисколько не мешает мне наслаждаться вашей книгой... Так вот, они говорят: "Да, мы знаем, что там до фига всякой лажи, которая притянута за уши и не имеет никакого отношения к реальности, но ведь это же фантастика". Книга захватывает, так что остальное не так уж и важно.

ГИБСОН. Скажу вам вот что -- всего этого я нахватался на научно-фантастических конвенциях, потому что это единственное место, где я сталкиваюсь с людьми, которым это нравится. Думаю, что одна из причин, почему я таким образом использовал компьютеры, заключается в том, что меня всерьез заинтересовала одержимость этими машинами.

Я с шестидесятых годов не слышал, чтобы кто-то о чем-то говорил с такой увлеченностью. Мне это немного напомнило разговоры о наркотиках.

Все, что я знаю о вирусных программах, я почерпнул из разговора двух девушек-программисток, которые раньше работали на Пентагон. Это было во время одной из конвенций на Западном побережье, они сидели в баре, и одна из них сказала что-то о вирусных программах. Я спросил: "А что это такое?", на что она ответила: ну, так-то и так-то. А я и говорю: "Никогда о таком не слышал. Никогда даже не встречал ничего подобного в научной фантастике". Так что я просто взял это с собой домой и вроде как раскрутил.

Что касается сленга хакеров, то с ним я поступил примерно в том же духе, как меня обучали в университете работать с академическим материалом, когда я изучал современную поэзию. Я просто разобрал известный мне жаргон на составляющие, а затем собрал его заново, выстроив из всего этого свою собственную компьютерную реальность. И в целом это, кажется, сработало. Это связано со словами и их значениями. Для меня это процесс несколько загадочный, но я вполне могу представить себе, как это произошло. Возможно, мне никогда больше не удастся сделать что-либо подобное. Если бы я и вправду знал хоть что-нибудь о компьютерах, то сомневаюсь, что мне удалось бы сделать вообще хоть что-то. О компьютерах я узнавал из рекламы. То есть имеются в виду не реальные компьютеры фирмы "Эппл", а то, как "Эппл" преподносит эти компьютеры публике. Это действительно сексуально.

ГОЛОС ИЗ ЗАЛА. У вас есть какое-нибудь естественно-научное или техническое образование?

МЭДДОКС. На это и я могу ответить. Он просто звонит Брюсу Стерлингу и задает ему вопросы.

ГИБСОН. Верно. Я спрашиваю у Брюса. Делаю, так сказать, запрос в службу газетных вырезок имени Брюса Стерлинга.

МЭДДОКС. Ты считаешь это нормальным ответом?

ГИБСОН. По правде говоря, нет. Просто начинать нужно очертя голову, а потом, когда у тебя уже выйдет пара книг, люди сами к тебе придут и, если повезет, сами тебе все выложат. У меня так и было. Ко мне приходили люди с чем-то, чего я не понимал, и мне приходилось звонить Брюсу Стерлингу и спрашивать: "Брюс, а что это значит? О чем это они говорят?" Но стоит только запустить этот процесс, как он начинает идти уже как бы и сам по себе. Это -- одна из наград в нашей работе.

Перевод с английского Анны Комаринец, под редакцией Андрея Черткова

Публикация осуществляется с разрешения издательства АСТ (Москва) и издательства Terra Fantastica (Санкт-Петербург)
© А. Чертков, перевод, 1998

Комментариев нет: